«СЛОВО – ПСИХЕЯ…»

Эти слова Осипа Мандельштама недаром послужили названием рецензии книги Игоря Плетинского «Осмеянная реальность». Ведь читатель-скептик может вопросить: что это, еще одна попытка показать, как бестолковое человечество с завидным постоянством набивает шишки на лбу и в итоге утыкается в собственную беспомощность, потому как результата, кроме этих самых шишек, нет? Да и вообще – во имя чего вся мировая литературная мишура сочинена, сочиняется и, похоже, будет сочиняться впредь?

Мир искусств, творимый звуками, красками, линиями, ритмом, пластикой, словом, – это действительность, не совпадающая ни с изначальной, ни с той, что пробует ее понятийно-логически осмыслять и истолковывать. 
М. Пришвин в 1939 году сделает такую проницательную дневниковую запись: «Художество – это понятный разговор о непонятных вещах».

Смысл искусства – для поэта и прозаика – в предъявлении другой реальности; для нас – читателей – в переключении в нее. Настоящее искусство при этом ничего не доказывает и не проповедует. Оно убеждает нас очевидностью явленного, осязаемостью представленного.

Но остается вопрос: для чего нам так необходимо переключение в иную реальность? неужели нам мало сновидений? неужели нам мало впечатлений от окружающей и проникающей нас первичной реальности? Чуть ли не с самых ранних лет нам дано ощущение собственной предельности на этом свете. И живет в человеке стремление продлить земное бытие, живет мечта о ярких, сильных, стойких (разных!) впечатлениях, впечатывающихся в душу, в сознание, в память. Между тем, человеку отпущен счастливый и щедрый шанс самопродления. И не единственный, а нечеткое их множество. Из поколения в поколение получает он в свое полное распоряжение способность творить новое и способность как бы наново воспринимать уже кем-то сотворенное. Творчество – великий дар жизнестроительства. Творчество дает и мастерам, и тем, кто его воспринимает, возможность бесчисленных приобщений к каждой новой, возникающей в его воображении, в его фантазии осуществленной другой реальности. Искусство исподволь заражает нас чувством преодоления своего предела, края, порога, своей зацикленности на окружающем и обволакивающем. Искусство способно одаривать нас радостной свободой переживания конкретно-чувственного и в то же время от рождения, от природы как бы недополученного нами концентрированно-бесконечного, бескрайнего.

«Живое слово не обозначает предмет, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи слово блуждает свободно, как душа вокруг брошенного, но не забытого тела» (О. Мандельштам, «Слово и Культура», 1921).

«Искусство, – афористически емко скажет В.Г. Белинский, – есть непосредственное созерцание истины». Не доказательство истины, не цепочки логических построений ради утверждения справедливости того или иного (пусть даже и очень хитрого) умозаключения, но ее, истины, непосредственное созерцание.

Давно уже замечено, что в художественном образе одно состояние или движение души соприкасается с другим, и внезапно рождается нечто совсем не похожее на исходные «составляющие». Один мотив сливается с другим (подчас парадоксально), и неожиданно возникает новое художественно-семантическое звучание.

Восприятие любого творческого продукта – поразительная вероятность самопродления, подключения себя к другой реальности, возможность ее более или менее интенсивного проживания…

Другая реальность включает нас, конечных и смертных, в иные, художественные координаты, которые в силах оказываются расширять наши жизненные горизонты и диапазоны. Создаваемые и воспринимаемые нами произведения искусства – своего рода глотки «эликсира бессмертия». Искусство – это бессознательная, но крепкая жажда преодоления своей предельности, замкнутости и отставленности.

Еще один читатель, ортодокс, может заметить: что же, автор, хоть и обращается к вопросам веры, все-таки позволяет себе смеяться над промышлением свыше? Не слишком ли самонадеянно?

Нет. Изначальная потенциальность новизны и творческое соучастие с миром. Позволим себе еще одну цитату, которая, как нам кажется, довольно точно характеризует творчество И. Плетинского, хотя сказаны были эти слова еще в прошлом веке: «Творческий процесс запутался бы в противоречиях, если бы ему не был присущ телеологизм. Бог присутствует не только в космической, но и этической эволюции: возможность этики обусловлена наличием упорядочивающего начала. Бог не создает мир, он спасает его, или, более точно, он – поэт мира, мягко и терпеливо руководящий им в соответствии со своим видением истины, красоты и блага» (Альфред Норт Уайтхед, Процесс и реальность. Очерк космологии, 1929).

Вот почему, несмотря на необозримо огромное поле произведений искусств всех времен и народов, несмотря на то, что никакой самой продолжительной жизни давно уже не достает на то, чтобы хотя бы один-единственный раз увидеть, услышать, прочесть все наилучшее, что создано человеком и человечеством, сама потребность в творческом продуцировании новых и новых текстов всегда оставалась и остается величиной постоянной.

Стихотворение Анны Ахматовой «Выход книги» (цикл «Тайны ремесла», 1962) начинается так:

Тот день всегда необычаен. Скрывая скуку, горечь, злость,

Поэт – приветливый хозяин, Читатель – благосклонный гость…

Будьте же благосклонным гостем, уважаемый читатель. Мы намеренно не предваряем удивительные по образному звучанию, наполненные юмором и грустью, мудростью и фантазией рассказы и пьесы Игоря Плетинского цитатами из них же, ибо вас ждет увлекательное путешествие – не будем уменьшать удовольствие от прочитанного, деля его на части.

Член Союза писателей России, член МСТС «Озарение»

Татьяна Осипова